— За эти три с половиной года я поняла, что действительно сильна духом. Конечно, можно было сказать: «Международных стартов нет, у меня уже есть все титулы — пора уходить». Но я не хотела покидать гимнастику.
Я никогда не позволяю себе выходить на помост неготовой или с «полупрограммой» — ведь знаю, что на меня смотрят дети, и я должна быть для них примером. Отчасти именно это и держало меня в спорте. Думаю, пройдет время, и я сама удивлюсь: как я все это выдержала?
— Когда вы вышли на помост, чувствовалось ли, что вы уже другая гимнастка, другой человек?
— За эти три с половиной года изоляции… Не знаю, были ли в спорте похожие случаи, но, наверное, именно такие испытания делают спортсмена сильнее. Этот период действительно закалил меня — прежде всего морально. И в Джакарте, и на чемпионате мира я выходила с мыслью: нас так долго не было, дайте мне показать, что я подготовила.
— Ирина Роднина сказала, что о периоде отстранения стоило бы снять фильм. Поддерживаете такую идею?
— Согласна с ней. Действительно, важно, чтобы люди знали, через что проходят спортсмены в период изоляции. У нас ведь очень короткий спортивный путь — и каждый старт воспринимается как последний шанс, каждая медаль как особая возможность. А когда тебя просто отстраняют на три с половиной года, в голове только одна мысль: «Что? Все мои шансы улетели в другую сторону?».
— Какой момент был самым тяжелым?
— Было два таких периода.
Первый — когда узнала, что нас отстраняют от международных стартов. Я тогда не понимала, что делать: продолжать заниматься гимнастикой или закончить? Казалось, что карьера ставится на паузу. Зачем рисковать здоровьем, если я только вернулась с чемпионата мира и Олимпийских игр, у меня уже были те самые две-три заветные медали, о которых мечтала. И я думала: есть ли смысл бороться дальше, за награды рангом ниже?
А второй тяжелый момент — травма на Кубке России в 2024 году. Это была первая серьезная травма за очень долгое время, впервые в жизни мне даже наложили гипс. Тогда я подумала: может, это знак, что пора заканчивать? Но оказалось — нет, — сказала Мельникова.
