Российский борец вольного стиля Хетик Цаболов находится в шаге от принципиально нового этапа в своей спортивной карьере. Чемпион и призер чемпионатов России, мира и Европы, который в последние годы представлял Сербию, объявил о планах перейти в ММА. В интервью «СЭ» Цаболов рассказал, где и как изучает основы смешанных единоборств, объяснил, за что его отстранили на шесть лет от выступлений в вольной борьбе, почему ему не нравится Илия Топурия, а также вспомнил первую встречу с легендарным Бувайсаром Сайтиевым.
«В борьбе я много брал на себя. В ММА полностью доверяю тренерам»
— Ты тренировался по ММА еще 3,5 года назад, но тогда конкретных планов о переходе не было. В какой момент понял, что пора?
— В 2020 году я начал заниматься, до моего перехода [в сборную Сербии]. А потом, когда у меня свершился переход, я остался опять в борьбе. Мне всегда нравился этот вид спорта. Всегда было желание просто подраться, показать, на что я способен именно в этом спорте. Мне нравится вот этот стиль, который у них есть: общение, конференция, сама тематика боя. На один бой подготовился, выступил, есть время отдохнуть, потом заново готовиться. Мне этот формат сильно подходит.
— Ты говорил, что от тренировок по ММА получал больше удовольствия, чем от победы на чемпионате мира по борьбе. Многие фанаты борьбы, наверное, этого не поняли. Можешь объяснить, почему так?
— Возможно, я улавливал этот момент, что мне очень сильно нравится почему-то этим заниматься. В борьбе у меня не было тренера. Я как-то один занимался, один через все проходил. Возможно, уже устал все брать на себя: роль тренера, организатора, куда-то надо поехать, где-то надо сбор провести и так далее. Сколько надо поработать, сколько надо отдохнуть. Придя уже в ММА, я полностью доверился тренерам. Мне очень стало легко. У меня было желание приходить в зал, у меня было желание показывать свои способности, желание выкладываться. Тренер у меня такой мотиватор хороший.
— Ты начинал тренироваться по ММА в зале Ars MMA и говорил, что советовал этот зал Мухаммаду Наимову, бойцу UFC.
— Я начинал там и до сих пор в этом зале. Я советовал Мухаммаду, он у нас был тогда в академии, занимался. Я говорю: пойдем в зал, посмотри, может, что-то понравится в тренировке. На тот момент он был сфокусирован на борьбе и говорил, что пока он хочет в зале борьбы больше времени проводить.
— А с ним удалось как-то поработать вместе в одном зале?
— Нет, мы так, в играющей форме — я тогда вообще ничего не понимал. Мы поборолись, повозились, и все.
— Ты сейчас находишься в Иллинойсе и тренируешься в каком-то борцовском зале. А почему выбор пал именно на этот зал? В сфере ММА особо никто его не знает, мне кажется.
— Тут история никак не связана с ММА на сегодняшний день. Это случилось так, что около двух месяцев назад во время спарринга моего дебютного я травмировался. У меня было растяжение связки, поэтому мы перенесли дебют на неопределенное время. И вот в ходе вот этой травмы я нашел свободное время, чтобы приехать в Америку.
— А когда будет подготовка к ММА? Ты говорил, что Азамат Бекоев предлагал приехать в American Top Team. Такие планы есть?
— Я пока так далеко не заглядываю. Сам лично я никаких решений не хочу принимать. Всей информация, которая поступает мне от людей, я делюсь с Иналом Кадзовым, с тренером. И, скорее всего, ему будет виднее, когда и куда он меня отправит. Потому что в борьбе я чересчур много брал на себя, и это меня подводило. Поэтому в этом случае я доверяю тренерскому штабу. Они будут видеть мой рост, мои ошибки, мы их будем исправлять.
— Я видел, что в Ars ММА ты спарринговал с Махарбеком Каргиновым, бойцом ACA, и неплохо встретил его джебом. Как оцениваешь свою ударную технику?
— Есть, конечно, много ошибок. Это связано с тем, что мышечная память от борьбы. Мы привыкли идти вперед головой, вперед грудью, когда атакующий момент. А тут, наоборот, надо прикрывать челюсть, прикрывать голову, надо идти руками, ногами вперед. И в этом есть у меня какие-то ошибки, которые надо исправить. Что касается моих джебов, то работать, работать и еще раз работать.
— Бывало, что тяжелые удары пропускал?
— Да, бывало. Я дистанцию ноги пока не могу вообще понять. С руками я где-то еще понимаю, где он дотянется. Ноги — это опасная штука. Мне прилетело колено, мне прилетело ногой в голову. Но не было пока такого, что я где-то упал. Были такие легкие моменты, где я чуть-чуть поплыл, но ничего страшного не было. Махарбек в этом плане профессионал. Они знают, что я только начинаю набирать обороты, и они не выкладываются. Они могут в корпус хорошо работать ногами, руками, но в голову меня не бьют. А бывают спортсмены, бойцы такие же, как я, — не могут еще где-то справиться с тем, чтобы не пробить мне. Мы как-то увлекаемся в ходе боя, и бывает так, что не раз по инерции выкидывают ногу, руку и попадают. Я сам тоже не могу пока контролировать.
— Заурбек Сидаков ведь тоже много думал о переходе в ММА. Пробовали с ним в спарринги вставать?
— Нет, у нас история в борьбе — она в борьбе и закончится. Не думаю, что мы когда-либо перейдем к процессу ММА друг с другом.
— Борьбу в ММА нужно как-то адаптировать. У стенки насколько тебе тяжело вставать, удерживать соперника?
— Есть момент. Мне говорили, что знание борьбы в ММА — это 90 процентов победы, но нет. Тут вообще другая система удержания, другая система проходов. Потому что те ребята, которые знают, что человек выходит с борцом, они думают, что будут со мной тоже бороться. Колени могут прилететь в голову во время прохода, также удушающие, болевые. Там много таких моментов, каких в борьбе у нас нет. В борьбе прошел, сбил, а тут надо не так сбивать. Нет времени на паузу. То же самое у клетки, когда бывает вообще другая работа. Я почувствовал, что совсем другие мышцы работают, совсем все по-другому. Конечно, где-то мне легче, но не так легко, как люди говорили. Но я даже не от этих слов отталкиваюсь. Я с огромным желанием работаю. Поэтому, возможно, я не замечал, насколько это сложно.
«Почему отстранили на 6 лет? Это политическая история»
— Ты тренируешься именно в борцовском зале сейчас. Правильно я понимаю, что в борьбу ты не планируешь возвращаться на какие-то схватки, разовые мероприятия?
— Когда я прилетел сюда, мы уже планировали пообщаться с одной из лиг. Это RAF — Real American Freestyle. Мы вели переговоры, чтобы выступить. Сперва они сроки говорили 14 ноября, а потом перенесли на 29 ноября, но в этот кард я тоже не вошел. Хотелось бы выступить. Я плюс-минус 25 лет отдал борьбе — иногда хочется свои амбиции показать, показать, на что способен, где-то посоревноваться. Америка прекрасна тем, что они могут организовать шоу. Помимо того, что ты физически здесь работаешь, ты отдыхаешь тут ментально. Потому что вся эта красота, вспышки и блеск, которые они производят, это как-то остается в памяти, и иногда сложная схватка остается где-то позади за счет этих спецэффектов.
— А что, например, такого запомнилось в Америке?
— В Америке хорошо, что у любого человека есть возможность стать тем, кем он хочет. Когда проходит игра NBA или турнир UFC, те люди, которых ты видишь через экран и они далеко, в этот же момент становятся близкими. Купи билет, просто сядь, смотри, наблюдай. Вот здесь они — эти звезды, за которыми ты наблюдал раньше через экран.
— Интересно, а как Федерация борьбы Сербии отнеслась к тому, что ты заканчиваешь карьеру большую и уходишь в ММА?
— У меня остались хорошие отношения с федерацией. Сейчас чемпионат мира до 23 лет в Нови-Саде проходил. Они тоже приглашали, чтобы я приехал, посмотрел. Проблема в том, что у меня дисквалификация по борьбе, поэтому они смирились с этой ситуацией. Возможно, что-то будет через время, когда пройдет дисквалификация. Я пока ничего не загадываю, не говорю «нет» борьбе, но это, наверное, через четыре-пять лет, еще неизвестно.
— Хотелось бы прояснить для читателей, которые не очень погружены в твою карьеру, с чем связана дисквалификация. Она ведь связана не с запрещенными препаратами, а именно с какими-то логистическими неувязками.
— Ну да. Как адвокаты говорят, это политический момент получился из-за того, что, говорят, ты русский, а он украинец. Поэтому с ними сейчас бодаться бессмысленно. Но думаю, что сербы ждут, чтобы политический момент где-то утих какой-то и подать апелляцию, чтобы смягчить решение с шести лет на четыре или на три. Потому что я сам продолжил бы разбираться, если бы адвокаты такую огромную сумму не запрашивали. И в тот же момент они меня уверяют: «Ты проиграешь, потому что ты русский, против тебя украинец». Поэтому они тоже не хотят браться за это дело. Получилось так, как должно получиться. Мы не остановились, идем дальше.
— Ты рассказывал, что допинг-офицеры, россиянка и армянин, пришли и тебя не застали, и показания у них менялись, разнились. А украинец — это кто?
— Он не допинг-офицер, а работник антидопингового контроля. Они передали просто материал дела, и украинец взялся за мое дело, решал его до конца. На слова допинга-офицера, чтобы он пояснил, что это был не я (допинг-офицер якобы видел Цаболова возле его дома, но Хетаг утверждал, что это какой-то похожий на него мужчина. — Прим. «СЭ»), он сказал, что уже к этому делу не привязан и если он сейчас что-то поменяет, то скажут, что он взял взятку или на него надавили. Я ему сказал, что у нас же есть открытая вся переписка. Просто расскажи, как оно было, и все, от тебя больше ничего не требуется. Он сказал: хорошо, я наберу, приеду, мы поговорим. В итоге он максимально оттягивал время, чтобы не встретиться. У меня были сроки, в течение 20 дней надо было ответ дать. Мы так с ними и не встретились. И в конце он сказал, что я уже ничего не решаю, на меня уже какие-то косые взгляды, поэтому лучше не звони, не пиши мне. Ну и вот на этом мы разошлись.
— Когда вы с тренерами планируете дебютировать в ММА?
— Я переписывался с одним борцом, тоже сербом. Он тоже занимается ММА, но в любителях, чисто для себя. И он знает, что я перешел в ММА. Они мне предложили, чтобы я приехал к ним. Мы и до этого с ними связывались. Они говорят: «Мы нашли тебе спонсора, мы нашли человека, кто поведет тебя в этом направлении». И хотят, чтобы летом я дебютировал, 6 июня 2026 года. Вот недавно мы переписывались об этом. Но я решений не принимаю, я даже не спросил пока, какая организация. У них вроде одна серьезная организация есть. По приезде я переговорю с Иналом. Может быть, мы раньше дебютируем. Может быть, январь или февраль. Потому что июнь — это очень долго.
— А не рассматриваете Россию, тот же ACA?
— Я все рассматриваю, мне интересно. Я не загадываю очень далеко в силу своего возраста. Хочется по-быстрому. Вообще я бы просто дебютировал, посмотрел способности. Может, после первого удара я перепрыгну через клетку и скажу: «Остановите это все!» Поэтому я бы просто для начала дебютировал и посмотрел, на что я способен, на что способен мой организм в стрессовой ситуации — это все равно не борьба. А так мне АСА тоже очень интересны, мне нравится, как ребята рубятся между собой. Это очень интересно. Когда Махарбек и Давид Джибилов дрались, я все бои просмотрел.
— Я правильно понимаю, что раз ты спаррингуешь с Махаребеком и по фото вы примерно одинаковых габаритов, то ты в 66 будешь выступать в ММА?
— По поводу веса мы тоже как-то не обговаривали. На данном этапе у меня вес около 80 кг. Когда я не тренируюсь — около 77−76 кг. В начале я бы не хотел биться в 66, я бы рассматривал дебют и еще несколько боев даже в 77, чтобы и соперник не гонял вес. Потом в 70 кг несколько поединков, а дальше уже видно будет. Я хочу часто драться. Было бы сложно 10−11 кг согнать, подраться и через два месяца опять быть в строю. Потому что надо восстановить организм, чтобы его опять полностью в бою показать.
«Чем отвечал бы на выпады Топурии? Любовью»
— Ты говорил о том, что знаешь себе цену, не соглашаешься на первое предложение даже по борьбе. Есть понимание, что в первых боях гонорары будут маленькие, несмотря на бэкграунд в борьбе?
— Да, я вот где должен был дебютировать, у нас во Владикавказе турнир проходил, я даже не спрашивал, сколько мне заплатят. У меня был интерес дебютировать, у меня был большой интерес именно выйти, подраться. Я как-то на финансы вообще внимания не обращал. Это разговор был к тому, что если есть у организации деньги, я знаю, что они кому-то, образно, миллион платят, а мне тысяч 300, я же понимаю, что они могут и больше мне заплатить. Вопрос в том, что надо просто договориться, поговорить.
— У UFC есть деньги, но дебютантам они платят 12 тысяч за выход, 12 за победу. А есть вообще желание туда попасть?
— Я не смотрю так далеко. Многие говорят, что мне надо туда попасть, что это что-то мое. Я пока даже не загадываю. Да, есть у меня возможности здесь, в Америке, через Сербию, чтобы в UFC попасть. Но не все так легко и просто. Надо пройти многое. Плюс, наверное, надо учитывать возраст свой. И опять же, если в UFC это интересно, тогда будет легче. А если только мои интересы будут, я не думаю, что легко туда попасть. Опять же насколько у меня будет желание попасть в UFC. Если будет такое колоссальное желание, то я пройду через все, на все условия пойду. Если будут какие-то лучшие предложения для меня, то я могу спокойно перейти туда.
— А было такое, что смотрел чей-то бой в UFC и начал прикидывать уже во время просмотра, как бы ты с ним подрался?
— Да, да, конечно. Я вот Умара смотрел против Мераба, и там много борьбы было. В какие-то моменты не понимал, почему так происходит. Где-то вроде легко, возможно, где-то встать, удержать, повалить, но на практике тяжело бы у них получалось. В борьбе я вижу это вот так, а в клетке это будет совсем по-другому.
— Не было мысли в Дагестан съездить в зал Хабиба, именно с ними потренироваться?
— Я не думал об этом. Может быть, оно и нужно, но я пока не планировал. Все решения принимаются Иналом, куда мне на сборы ехать, куда мне идти боксировать, в какой зал мне идти заниматься. Все он решает.
— Одной из главных звезд UFC считается Илия Топурия. И ты говорил, что без большой симпатии к нему относишься. Почему?
— Хабиб на этот вопрос ответил другими словами. Быть хорошим человеком и играть плохого — это видно. Он не такой парень просто. Там есть круче бойцы, как Мераб. Он максимально простой, он историю творит на сегодняшний момент — в течение года четвертая защита. Да и в целом, как бы это ни звучало, он всех перебил. Легко было или сложно, это уже другой вопрос. Но история остается, что он реально в этом месте сейчас доминирует и не отказывается ни от кого, ни от чего. Со всеми дерется. А что касается Топурии, я не видел, чтобы он какие-то хорошие бои провел. Просто много говорит, и все.
— Ты говоришь, что у Топурии не было хороших боев, но он нокаутировал всех топов. И Холлоуэя, и Оливейру, и Волкановски.
— Да, в 66 кг, в 70 кг он сделал один бой. Он заявляет о себе больше, чем сделал в этом весе. Я говорю в том плане, что можно говорить о себе хорошо, но не надо плохо отзываться о ком-то другом. Он постоянно за Махачева говорил. Я думаю, что это просто неправильно. Все равно уважение должно быть к этому человеку. У Махачева своя история чемпионства, мы видели, какие бои он провел. Можно себя пиарить, но не так, как он это делает. Мы видим того же Армана Царукяна — он же [Топурия] его избегает. Он заявляет, что может нокаутировать Махачева, но в тот же момент он избегает Царукяна. Махачев перешел в другой вес, но он все равно за ним гонится куда-то. Не знаю, зачем это ему надо. Он в своем дивизионе вообще ни с кем не разобрался. Арман может спокойно посадить его на место, придушить, побить. Я думаю, там много вариантов.
— Хетаг, ты довольно интересно говоришь. Даже на пресс-конференции лиги Wolnik были довольно забавные твои высказывания в адрес соперника. Но ты по-доброму всегда это делаешь. Если кто-то вроде Топурии делал бы выпады в твою сторону, как ты на это реагировал бы?
— Любовью. Если у него какие-то проблемы, я помогу ему просто решить, и все. Если это будет в моих силах. Когда человек агрессирует, это, наверное, проявление какой-то слабости, но далеко не силы.
— У тебя в карьере было несколько схваток, которые можно даже назвать скандальными, где были какие-то потасовки, конфликты. Нет ощущения, что у тебя есть невыплеснутая энергия, которую хочется реализовать в ММА?
— Не знаю, возможно. Я не самый скандальный борец. Есть еще более крутые, кого не только били. Я влюбился в ММА, когда пришел в этот спорт уже такой полузвездный Конор. Я тогда слышал его разговоры, и это моя часть игры, где надо просто общаться, развлекаться и драться. Поэтому я с тех пор начал увлекаться этим. И тогда этот спорт стал интересен мне. Мне, наверное, не сама война интересна, а что происходит вокруг этой войны.
— А когда у Хабиба был бой с Конором и трешток стал слишком за гранью, как к этому всему относился?
— Мы должны понимать, кто откуда, каких кровей, каких корней. Для нас это неприемлемо, для этого человека это нормально. Поэтому говорить, что Конор был не прав… да, там были очень жесткие высказывания, но его воспитание, восприятие этого мира — оно такое. Наверное, для большинства людей, кто его поддерживал, это как бы нормально, не оскорбительно. Но он очень грубо отзывался. Это часть, которая отталкивает многих от Конора. Но я не рассматривал его как человека, как личность. Мне он нравился как боец, как он продвигал себя, как он общался на камеру, как он вел этот бизнес. А то, что на какие-то личности он переходил, это я не одобряю. Не мой вариант.
«Думал, Сайтиев меня не знает, а он обратился по имени и фамилии»
— У тебя была схватка с Расулом Шапиевым в 2017 году. И там внезапно он начал тебя бить по голове рукой. Ты в итоге понял почему? Что его спровоцировало?
— На тот момент не удалось поговорить ни о чем. Мы буквально несколько лет назад пересеклись на чемпионате Европы, вдвоем отошли, пообщались и друг друга поняли. Я услышал от него, для чего это он делал. У меня вопрос какой-то тоже возникал, для чего и зачем. Но это уже прожитая ситуация для меня и для него. Мы пожали руки и разошлись. Как бы у меня к нему нет сейчас никаких вопросов и негатива. Все остальное время и по сей день никаких агрессивных или каких-то некрасивых высказываний в мой адрес не было. У него нет какой-то личной неприязни, это во время поражения эмоционально человек где-то не справился и проявился вот таким образом. Все могут себя так проявить, все могут так сделать. Кто-то может справиться, кто-то не может. Бывает, кто-то нецензурно высказывается, бывает рукоприкладство. Главное потом просто разобраться, почему это все произошло.
— С тобой была похожая ситуация, когда уже ты стукнул человека, монгольского соперника.
— Да, было. Я тогда очень много людей познал с нехорошей стороны. Людям нужен повод, чтобы высказаться о тебе. И этот повод я дал, слышал много нелестных слов, высказывались все. Была агрессивная какая-то мода, кто сильнее меня оскорбит. Выяснять отношения со всеми смысла нет. На пару комментариев я отреагировал, сказал: «Я вот здесь нахожусь — приезжай, пообщаемся». Никого я не видел, никого я не достал. Это к тому, что я себя тоже проявил неправильно и некрасиво. Мы потом пожали руки в тот же день. Я подошел к его тренерам. Мы пообщались, я извинился. Возможно, на видео просто не видно было, когда он жестко где-то швунговал, там даже не швунг был, а удары, где-то пальцы выворачивал. Я ему сказал не выворачивать пальцы, но он продолжил это делать, и у меня такая реакция пошла. Не скажу, что защитная, но агрессивная.
— А ты себя можешь назвать вспыльчивым человеком?
— Уже нет, скорее всего. Когда я в зале дерусь, то да, у меня просыпается такая агрессия во время того, когда удары пропускаю. Это даже не агрессия, а спортивный характер. Когда раунд заканчивается, мы пожимаем руки, я потом это с улыбкой вспоминаю.
— Говорят, что у борцов, когда они переходят в ММА, есть инстинктивная рефлекторная боязнь ударов по лицу — они отворачиваются. Ты этот этап прошел?
— Если мы в ММА-перчатках любительских, то где-то еще нет. Если мы в боксерских перчатках, то да, мне уже не так страшно. Иногда специально пропускаю для того, чтобы понять, что нет в этом ничего страшного, в этой силе удара ничего такого нет. В таких перчатках не страшно получить. В ММА-перчатках я тоже получал, но чуть-чуть болезненно. Но адреналин все равно скачет внутри, и не обращает человек внимания на боль. Она потом происходит, после спарринга, когда чувствуется, что голова болит, мышцы на лице болят. А во время спарринга адреналин больше берет вверх, чем мозг.
— В финале ЧМ-2017 с Барроузом вы при счете 4:4 закусились, как будто о чем-то даже говорили. Помнишь этот момент?
— Да, помню. Меня предупреждали, что, когда он начинает проигрывать или что-то не получается, он может начать жестко бороться. И это был один момент из таких, где он выводил на эмоции. Но я был готов к этому. Я вспылил, но это было всего лишь поверхностно. Внутри я оставался таким же спокойным.
— Потом, я так понимаю, у вас было примирение?
— Да, он хороший парень. Для меня Барроуз — один из величайших борцов в моем десятилетии. Ну, на самом деле. С 2011 года он все время был в обойме, причем очень долго был максимальным лидером. Были времена, когда все говорили, что они Сайтиевы, а потом говорили, что они Барроузы. Я думаю, что есть какое-то величие в спорте, что он свой след оставил.
— А ты был знаком с Бувайсаром Сайтиевым лично?
— В 2015 году я был в разминочном зале после проигрыша на чемпионате России в Якутии. Он сам поздоровался со мной, я как-то стеснялся подойти. Потому что где он, а где я. Я думал, что он меня вообще не знает, но я стоял в углу, и он сам меня назвал по фамилии. Сказал: «Цаболов, привет, чемпион мира». И удачи пожелал. После этого мы тоже где-то в залах виделись. Я уже сам подходил здороваться. Большое уважение к нему за всю его историю, что он творил в этом спорте.
— Наверное, очень приятно было, что он тебя знает по имени и фамилии?
— Очень. Это не передать. Я был тогда шокирован, когда он назвал меня по имени, по фамилии. Я еще думал: «Блин, он меня знает. Хотя что я выиграл? Ничего не выиграл». Тогда, по-моему, я уже был чемпионом мира, но, я думаю, чемпионат мира легко ему давался, поэтому он его столько раз выигрывал.
Евгений Нарижный
