— Первый шаг сделала Алина. Она мне написала в телеграме, предложила встретиться. Естественно, первым делом я перепроверила. Думаю: фейк, наверное, сейчас меня на бабло хотят развести.
— До этого она никогда тебе сама не писала, получается?
— Нет.
— Это впервые за все годы вашего знакомства, когда она сделала первый шаг?
— Ну, слушай, мы знакомы очень-очень давно. Мы знакомы еще с моих 14 лет. То есть — 11 лет мы с ней знакомы, как она пришла в группу к Этери Георгиевне. Она и приходила, она и уходила из группы, она и приходила обратно. Всех деталей не знаю, но точно помню, что вот было мотание туда-сюда.
Это мы маленькие были прямо еще. И общались, и друг к другу в гости ходили. И я помню, как Алинина бабушка испекла беляши, и она кормила меня этими беляшами. Это было очень вкусно. Я помню вот этот беляш с дырочкой посередине, татарский.
Наши бабушки общались между собой очень классно, и мы с ней тоже. В какой-то момент, уже не помню даже — вроде и замеса никакого не было — просто дистанцировались и все. Видимо, соперничество началось — и погнали.
— Вы обе говорили, что вас обеих это подстегивало лучше тренироваться, потому что вы видели пример другой.
— Конечно.
— Мне кажется, что такая стратегия Этери Георгиевны — и для вас она точно сработала.
— В какой-то момент прям вообще суперски сработала. Реально прям подстегивали, такое вот: а я лучше прыгну, а нет, я лучше прыгну. И это вот такое девичье-спортивное, ля-ля-ля — классный был скачок у обеих. Это здорово. Просто в какой-то момент это в болезненную какую-то, очень неправильную штуку переросло, которую в принципе не особо хотели раздвигать. Ну работает же — работает.
В какой-то момент я начала чувствовать, что как бы, может быть, нам на разных льдах тренироваться? Я ей это тоже предлагала. Ответ: нет, у нас тут спорт, мы ни под кого подстраиваться не будем. Ладно, хорошо, значит, терпим, ну что поделать, о’кей. И это, видимо, дошло до какого-то пика — естественно, это после Олимпийских игр уже произошло, — что это просто как сверхновая: бам, взрыв, все. И много-много лет, конечно, не было никакого не то что контакта, там такой дисконнект был абсолютный вообще, информационный.
— Можно сказать, что все комментаторы дополнительно подливали масло в огонь.
— Не только комментаторы, а просто какие-то общие знакомые. Вот это: а ты слышала, что она про тебя сказала? И ты такая: что она про меня сказала? И в какой-то момент я просто поняла, что на «А ты слышала?» надо говорить: «Нет, стоп, остановитесь». Пошел шестой год, я уже это слушать не могу.
Я в какой-то момент просто ушла в нейтралитет абсолютный. Это реально было ни привет, ни пока. Это были разные раздевалки, это были разные проекты. Я старалась максимально нас развести, останавливать любую какую-нибудь провокацию. А если провокация есть — на нее не реагировать, просто в тишину идти. Я понимала, что так дальше уже продолжаться не может.
И спустя полгода абсолютной тишины… Я знаю, что Алину в какой-то момент обидело, что я с ней не здоровалась, но при этом вдруг я как-нибудь не так поздоровалась бы? Это тоже воспринялось бы… В общем, я нарочито ушла в эту в тишину, чтобы как мутная вода отстоялась, чтобы осталась только чистая вода, а вся грязюка ушла.
Видимо, Алина просто почувствовала, что с моей стороны нет никакого ни напора, ни подстегиваний, ничего. И что можно, наверное, как-то протоптать почву. И она мне написала — я говорю: «Да, конечно». Ну, сначала она такая: давай встретимся. Я говорю: «Может, созвонимся?» Ну что сразу встречаться-то? Она ответила: «Нет, мне надо с тобой поговорить». Думаю: «Ну, если прямо хочешь — да, конечно. Давай», — сказала Медведева в интервью Лауре Джугелии.
