Игорь Акинфеев в последнем туре РПЛ в Самаре обновил сразу два рекорда лиги ― по «сухим» матчам и по отражённым пенальти. И вряд ли это последний раз в этом сезоне, когда Акинфеев переписывает рекорды. За последний год вратарь ЦСКА стал гораздо больше общаться со СМИ, но до «Чемпионата» не доходил несколько лет, однако мы наконец-то поговорили с легендой нашего футбола на сборах ЦСКА в Турции. Главное ― в этом интервью Акинфеев много рассуждал о личном, что вообще-то делать любит не очень.
«Когда только оказался в основе, я в душ боялся ходить. Нынешняя молодёжь никого не боится»
— Как себя ощущает Игорь Акинфеев, когда ЦСКА уходит на зимний перерыв на восьмом месте?
— Да, это антирекорд. До этого сезона ниже пятого места мы перед перерывом не падали. Понимали, что восьмое место — это не уровень ЦСКА. Когда ты надеваешь форму топ-клуба, должен быть на две головы легче, выше, прыгучее. Клуб с такой историей не должен опускаться так низко. Но мы всё можем исправить. У нас всё для этого есть. Мы не добрали очков: были провальные игры, а в скольких матчах в самом конце пропустили. Сейчас вот хорошо начали рестарт чемпионата, однако опять потеряли очки в концовке. Но я думаю, что мы на верном пути. Нет предела совершенству.
— Сила состава — причина такого результата?
— Жизнь же на месте не стоит. Первое время мне было трудно смириться, например, с тем, что больше нет Натхо, Вернблума, Мусы, Игнашевича, Березуцких. Такова жизнь. Но я уверен, что с нашим составом можно и нужно побеждать.
— Вы говорили, что очень тяжело падать, когда ты привык всегда быть наверху. Сейчас есть ощущение того самого падения?
— Тяжело даже не падать. Просто трудно, когда ты не борешься за первое место. Да, был хороший и классный прошлый сезон — второе место, Кубок. Это глоток воздуха. Но на протяжении последних лет мы чаще четвёртые или пятые. Это вызывает непонимание у самого себя, потому что я привык быть наверху. Я сам ищу ответ на вопрос, почему так происходит. Но, с другой стороны, мне уже не 20 лет — понимаю, что нужно просто стиснуть зубы и продолжать работать.
— Этот поиск ответов к чему-то приводит?
— Ни к чему не приводит. После этого можно только ещё больше загнаться. Повторюсь, всё меняется. Я не могу назвать нынешний период в ЦСКА самым тяжёлым. Когда уходили друзья, с которыми я 15 лет играл, — вот это было тяжело. А сейчас просто приходят новые люди — всё меняется, команда строится. Когда-то и я уйду. У меня осталась только ностальгия по старым временам, но они уже в прошлом, поэтому какой смысл об этом думать.
— Нынешняя молодёжь — другой мир, в отличие от времён вашей молодости?
— Время было совсем другое — старая тренерская школа. Я попал к Газзаеву, у которого не забалуешь. Когда только оказался в основе, в душ боялся ходить! Нынешняя молодёжь ничего не боится, авторитетов нет. Я раньше удивлялся, что никто из молодых сетку с мячами не таскает, сейчас перестал. У всех в командах по два-три администратора, все думают, что они должны делать всё. Но у каждого есть своя голова на плечах. Каждый волен себя вести так, как считает нужным. В поведение каждого не хочется лезть.
— Вам часто приходится общаться с молодыми, давать советы?
— Все наши старички дают советы молодым, но это касается футбола. Вне поля я стараюсь не лезть. Если спросят — отвечу. А так — у них своя тусовка. Но за советами обращаются, спрашивают, стоит уйти в аренду или нет, например. Я своё видение ситуации всегда дам.
— В ЦСКА всегда много молодых, о которых говорят, что ещё чуть-чуть — и они выстрелят. А в итоге до основы доходят единицы. Где та грань, после которой молодёжь ломается?
— Важно, когда есть личности, которые лидеры по натуре, победители. А у молодых иногда бывает, что они будто бы лидеры, а в итоге не приносят пользы. В том ЦСКА, в котором я начинал, лидерами обязаны были быть все.
— Юмор тоже сейчас другой? Набабкин рассказывал, как 10 лет назад машины угоняли и переставляли, номера скручивали.
— Сейчас ничего такого нет. У молодёжи-то машин нет почти сейчас. Никто над приколами не заморачивается. Над молодыми стараешься не шутить, потому что юмор они могут не понять. Раньше мы собирались у Ролана Гусева в номере во время каждого заезда и ржали два часа над историями и байками. Но, кстати, надо мной так никто не прикалывался. Я под угон машины не попадал.
— Вас какой юмор веселит?
— Возможно, прозвучит странно и чуть в другом смысле, но меня веселят кулинарные шоу в YouTube. Обожаю их смотреть, а потом сам готовлю, могу всё сделать: стейки, салаты, утку. А стендапы и прочее — не моё.
— 250 «сухих» матчей в РПЛ и 50 000 сыгранных минут — что значат для вас эти цифры?
— Звучит красиво, но не особо понятно, что с этими цифрами делать. Хочу поблагодарить родителей, жену, детей, болельщиков, партнеров, тренеров, руководство. Эти цифры ― не только мои.
«Вот завтра я проснусь, а команды нет. И что мне делать? Не могу представить себя лежащим на диване»
— Про Торопа всё чаще говорят, что он следующий первый номер ЦСКА. Он готов быть вашим преемником?
— Если он здесь — значит, готов, значит, тренерский штаб ему доверяет. В тех матчах, в которых сыграл, он не дал повода усомниться в своём мастерстве. Но ему есть куда расти. Я рад, что Илюха Помазун, Слава Тороп, Володя Шайхутдинов играют надёжно и постоянно прибавляют. В ЦСКА всегда была хорошая школа вратарей.
— В чём Тороп прибавил?
— В психологии. Раньше он всего боялся, ходил зашуганный. Сейчас мы с ним об этом много говорим. Если ты вышел на поле — не имеешь права молчать. Говорю Славе: «Если во время матча тебе кто-то что-то ответил, возьми его за шкирку, покажи, что ты тут хозяин». В мастерстве он тоже прибавляет, прогрессирует супер, какие-то упражнения делает уже совершенно иначе.
— Приходится успокаивать его?
— Один раз был момент: играли товарищеский матч, он пропустил, ходил грустный. Я к нему подошёл: «Славочка, знаешь, сколько у тебя ещё такого будет? Это товарищеский матч. А если бы как я на чемпионате мира? Похоронить тебя надо было бы?».
— Но за место в воротах ЦСКА после себя вы не переживаете?
— Я в принципе уже не переживаю, ха-ха. Возраст не тот. Главное, чтобы надёжно играли.
— Есть ли у вас цель выиграть до конца карьеры ещё одно чемпионство с ЦСКА? Это возможно?
— Я мечтаю об этом. Но такая цель должна быть не только у меня. Главное, чтобы мечтали все, двигались в одном направлении. Все в клубе должны делать свою работу хорошо, чтобы это стало возможным. Иначе это будет муравейником. Всё должно соответствовать этой задаче.
— Вас напрягает история с контрактом Чалова?
— Я с Федей общался. Идёт обсуждение цифр, лет — я уж не знаю, что конкретно. Если он хочет уйти в Европу, попробовать себя — пусть пробует. Почему нет? Сам поймёт, будет ли это ошибкой. Никто никого не держит, каждый сам вправе выбирать.
— Но вы удивитесь, если он уйдёт?
— Меня вообще сложно чем-то удивить.
— Что последнее удивляло в футболе?
— Наша снежная игра с «Ростовом». Это было удивительно, но одновременно прикольно. Мне понравилось. Для футбола это ненормально, однако было весело. Это новые ощущения. Причём я думал, что как вратарю будет тяжело, но мне матч легко дался. Я же там даже хотел мяч выбить, как в пляжном футболе, а судья запретил. Причём, как я узнал, он мне должен был дать жёлтую карточку по правилам.
— До конца вашего контракта полгода. Будет ли продление?
— Я не переживаю из-за этого. Мы договорились с Романом Юрьевичем [Бабаевым] всё обсудить позже. Сейчас у меня нет никаких мыслей по типу доиграю — не доиграю, закончу — не закончу. Я ровно дышу, живу сегодняшним днём. Что будет в мае, мне сейчас неинтересно.
— У вас есть желание продлиться?
— А зачем вам всё знать? Придёт время — узнаете.
— Но у вас есть желание продолжать играть?
— Есть — до мая вот будем играть. А дальше — посмотрим.
— Что должно произойти, чтобы к вам пришло решение закончить? Это может произойти за одно утро?
— Конечно, с годами рутина немножко надоедает. Но, с другой стороны, это моя любимая работа, от которой я получаю удовольствие. Я живу жизнью, которая мне нравится, уже 22 года. Окей, я могу отдохнуть месяц, но не могу представить себя лежащим на диване год-два, не могу представить себя вне команды. Вот завтра я проснусь, а команды нет. И что мне делать? У меня усталости от футбола вообще нет. Если что-то изменится, все узнают, что мне всё надоело.
— Василий Березуцкий говорил, что последние годы карьеры — это мучение в плане физического состояния, что нет сна. Это не про вас?
— Тело, конечно, даёт о себе знать, но всё не так плохо. У меня даже ни разу не было мыслей завершить карьеру. Я давно мог сказать, что мне всё надоело, но смысл, если это неправда?
— А из ЦСКА хоть раз была мысль уйти?
— Нет. Все знают, что по мне даже ни одного предложения не было, по словам Евгения Ленноровича, — ни из Европы, ни из России.
— Почему не уехали в Европу, вы уже много раз объясняли. Но нужно ли сейчас другим туда уезжать, как советует Карпин?
— Валерий Георгиевич так думает. Мне-то что? Если есть предложение — пусть уезжают. Но я что-то не вижу, чтобы у кого-то куча вариантов была. Надо наш футбол развивать, а потом об остальном думать. Раньше академии работали замечательно, сборная России была на шестом месте в рейтинге ФИФА. Ушло старое поколение — произошёл провал. Видимо, надо изменения с академий начинать. Но это заезженная тема. Я был маленький, и все говорили, что надо с академий начинать. Сейчас мне скоро уже 50 лет, и теперь я рассказываю, что надо с академиями что-то делать. Но это правда, это касается всех видов спорта. Приезжайте в регионы, посмотрите, что там творится.
— Если бы у вас была возможность что-то изменить в российском футболе, вы бы начали с академий?
— Конечно. Всё полностью надо менять: от полей и раздевалок до тренеров. Человеку нужен комфорт. Когда мы были в Абу-Даби, я поразился количеству детских площадок; тысячи полей, бесплатных секций. У нас такого нет — это одна из главных проблем.
«Смотрю старые записи времён Газзаева: мяч над всеми летает, все бегают, дышат. Интересный футбол был»
— Когда вы за карьеру кайфовали больше всего?
— Сборная Хиддинка. Это была точка наивысшего комфорта. Гус принёс менталитет, но я об этом уже много раз говорил. Та сборная и по игре, и по атмосфере была великолепна. Очень жалко, что на чемпионат мира не поехали. Тот гол со Словенией в Москве на последних минутах перед глазами до сих пор. В тот момент мы всё и проиграли.
— Если взять основных тренеров в вашей карьере: Газзаева, Хиддинка, Слуцкого, Гончаренко, Черчесова, Федотова…
— Я бы ещё Юрия Палыча добавил. Он меня поставил в ворота сборной при живом Сергее Ивановиче Овчинникове.
— Как бы вы их описали?
— Благодаря Газзаеву я состоялся как футболист, он мой футбольный отец. Если бы он меня не взял в основной состав, думаю, что ничего бы не было. Про Сёмина я сказал — он был эмоциональный, яростный, но по мышлению и тактике — топ. Хиддинк — джентльмен. Слуцкий — кресло-качалка, ха-ха. Но если серьёзно, то Слуцкий сыграл огромную роль в истории ЦСКА. Чем он хорош, так это умением договариваться — переговорщик от бога. Гончаренко — боец. Саламыч — гуру и мозг. Федотов — из школы тренеров Газзаева, Сёмина. Он же, кстати, обыгрывал нас ещё в 2009 году с «Уралом», когда был и.о. Валентинович — настоящий русский мужик, может мозги правильно вправить.
— Когда была самая сильная РПЛ?
— С 2012 по 2015 год. У «Зенита» были Халк и Витсель, у нас был отличный состав, у «Локомотива» неплохой. Суперское время было.
— Сейчас уровень упал?
— Когда были качественные игроки, счета были — 0:0, 1:1. А сейчас в каждом туре — 3:3, 3:2, 4:1 и так далее. Смотреть стало интересно! Мне комфортно, мне нравится. Даже если в России будет самый плохой футбол, я всё равно буду его поддерживать.
— Вратарская позиция эволюционирует. Раньше ценилась игра на выходах и на линии. Теперь все должны играть ногами. Вам было тяжело адаптироваться? Меняли тренировки из-за этого?
— Я из советской школы. В «Ростове» Валерий Георгиевич своих заставляет разыгрывать. Мне же комфортнее, как меня учили Пшеничников, Астаповский: длинную отдал — и стоишь отдыхаешь. Пока там мяч найдут — 100 событий произойдёт. Одно дело, когда ты Эдерсон и играешь в «Манчестер Сити», где под тебя все открываются, мяч корпусом укрывают, у всех голова на 360 градусов работает. А когда такого нет, трудно так разыгрывать.
— Но у вас голевых много.
— Ну вот! Вперёд дал — и всё.
— То есть вы вообще под это не подстраивались?
— Не то что не подстраивался, я сразу сказал, что мне чем проще, тем лучше. Я сейчас смотрю старые записи времён Газзаева. Мяч у меня, игроки ещё не вышли, я как дам на Попова — бум. Нижегородов от своих ворот в ответ мне длинную даст. Мяч над всеми летает, все бегают, дышат. Интересный футбол был.
— Кто вам из вратарей больше всего сейчас нравится?
— Понятно, что Эдерсон в порядке, Алисон, до травмы Куртуа был хорош. В России есть вратарь сборной — Сафонов. Он сейчас первый.
— Футбол меньше стали смотреть?
— Конечно. Из-за детей в первую очередь. Если я ещё футбола много буду смотреть, у меня совсем времени на них не будет. Семья — главный оплот поддержки. Первые, кому звоню после игры — отец, мама, жена, дети. Все остальные подождут.
«Бизнесы и всё остальное ― не про меня. Я всего этого боюсь»
— Вы говорили, что, если бы не отпустили сезон-2014/2015, закончили бы где-нибудь в Кащенко.
— Так и есть.
— Как проходил процесс отпускания?
— Я понимал — меня растоптали. Но не хотел, чтобы по мне дальше продолжали ходить. Пришлось ещё сильнее работать, доказывать, что с Кореей была просто ошибка. Естественно, у меня куча мыслей была в голове. Но в какой-то момент понял — я это всё вытерплю.
— Если бы была возможность изменить результат одного матча с вашим участием, какой бы это был матч?
— Матч с Кореей. Не результат, а чтобы вот этого гола не было. Сразу бы жизненный груз ушёл.
— Какой момент в карьере был самым эмоциональным?
— Самое начало, когда Газзаев взял меня на сборы, где посадил на лавку. Я там даже не тренировался особо — только какие-то упражнения делал, в футбол не играл. Вот тогда эмоции у меня зашкаливали, пёрли. Когда ты не играешь, это всегда эмоционально. А тут ещё и первый раз с основой.
— Вам тут памятник собираются около стадиона ЦСКА поставить.
— Считаю, что памятник ставить не надо. По крайней мере, рано.
— А если бы вас попросили выбрать, кому поставить памятник, кого порекомендовали бы?
— Я бы на себя такую ношу не взял. Понятно, что можно Гинеру, но не мне решать.
— Кстати, Гинер для вас — кто?
— Не скажу, что второй отец, но человек, который очень много сделал для меня. Он всегда выслушает, подскажет, поможет. И это касается не только меня, но и всех игроков.
— Дзагоев рассказывал, что просил у Гинера совет по бизнесу, в итоге не послушался его — и прогорел. Вам Гинер советы давал?
— Я по бизнесу с Евгением Ленноровичем не общался. Он всем говорил: «Играйте в футбол, а бизнес — потом». В итоге почти все прогорали. А так я с ним не советовался, просто общались на жизненные темы.
— Вас в бизнесы пытались втянуть?
— Я в этом не участвую. Бизнесы и всё остальное — не про меня. Я всего этого боюсь.
— При этом вы развиваете Кипербол.
— Да. Сейчас молодежь привыкла к быстрой смене картинки — и мы решили добавить динамики. Сейчас цель нашего фонда «Страна футбола» — повысить узнаваемость игры.
— В чём вообще её суть?
— В первом 10-минутном тайме — кипербаттле — между собой играют запасные вратари команд. Второй тайм — это как игра в дополнительное время традиционного футбольного матча по продолжительности, но 10 на 10 и на немного уменьшенном поле, а третий тайм — обязательная серия пенальти из семи ударов, за счёт которой можно полностью поменять исход игры. За время матча у нас трижды меняется картинка, и у каждого из таймов своя динамика. Ну, а для меня особенно значимо, что запасные вратари команды также вносят свой вклад в результат матча, так как их участие в первом тайме обязательно.
«Крик на Веллитона? Я бы хотел посмотреть на человека, которому кто-то, образно говоря, сломает ногу. Он что, спасибо скажет?»
— Вам не хватает Лиги чемпионов?
— Я наигрался. У меня была сборная, Лига чемпионов, Лига Европы. Мне жалко, что у ребят этого нет. Это большая проблема. Но надо терпеть. Мы сейчас все в одной лодке. Отсутствие еврокубков критично для развития. Хотя, конечно, если ты хороший игрок, то не особо упадёшь в уровне. Но играть в Лиге Европы и в Лиге чемпионов приятнее, чем в очередном матче Кубка России в рамках текущего формата. Хотя тут важно добавить, что в текущих обстоятельствах это, безусловно, верное решение.
— Назовёте свой топ-5 лучших матчей в еврокубках?
— Пять не назову. Я всегда только один называю — с «Арсеналом» в 2006 году, после которого моя серия в Лиге чемпионов и началась. Это был не мой лучший матч, а лучшие ворота у нас тогда были, всё их облетало. Мы тогда, кстати, играли почти на Хэллоуин. Видимо, тогда кто-то меня и проклял. Слава богу, что я на ту серию спокойно реагировал. Да, временами задевало. Но прекрасно понимал, что в каждом матче все ждут, когда я пропущу, чтобы меня обосрать.
— Как вы по характеру менялись за эти годы?
— Я всегда был вспыльчивый. С годами начал стараться убирать свой пыл в одно место и не показывать его. Раньше был дерзкий, пихался, орал. Просто такая команда была — тебя чуть задели, ты сразу драться, за глотку хватаешь. Сейчас скандалить не хочется. Да, нельзя быть безэмоциональным овощем, но надо себя контролировать.
— В какой момент это щелчок произошёл?
— После 30. Когда после чемпионата мира закончил со сборной, я успокоился. Вся нервозность ушла.
— А когда вы повзрослели? Когда поняли, что больше не пацан?
— А у меня такого никогда не было. Мужчина всегда должен оставаться пацаном в душе. У меня всё идёт спокойно. Я с 18 лет по характеру почти не изменился.
— Крики на защитников почти пропали.
— Сейчас их вообще нет. Раньше была эмоциональная команда: Лёха с Васей друг с другом ругались, Игнаш на всех орал, мы собачили друг друга. Но команда была дружная. Мы часто собирались вместе, по ресторанам ходили. Сейчас нет смысла ни на кого кричать. На кого? На Лукина? Он молодой, только становится профессионалом. Зачем мне его авторитетом давить? Он сам должен профи стать.
— Был момент, когда прямо пожалели, что переборщили с эмоциями?
— Много моментов было. Но самый страшный, когда я Коромана в затылок ударил в 2004 году. Меня дисквалифицировали на пять матчей, а я тогда только начал в основном составе стабильно играть при Артуре Жорже. В итоге после дисквалификации больше в 2004 году не играл.
— Чему научило?
— Что так делать нельзя, во-первых. Во-вторых, что бы ни случилось, надо убирать эмоции, пусть он мне даже мяч в голову добил. Надо уметь не поддаваться на провокации. Плюс мне штраф хороший впаяли — мой единственный в карьере.
— А крик на Веллитона после травмы — пример чрезмерно эмоционального поведения?
— Я бы хотел посмотреть на человека, которому кто-то, образно говоря, сломает ногу. Он ему что, спасибо скажет? Я понимал, что у меня вторая травма крестообразной связки. Да, это было некрасиво, переборщил. Но у меня карьера могла закончиться в тот момент. Это были понятные человеческие эмоции.
— Если сейчас Веллитона увидите, руку пожмёте?
— А почему нет? У меня никакой обиды на него нет, я бы ему ничего не высказал. Надо быть выше всех этих моментов, быть собой, настоящим.
— Ещё один эмоциональный момент, когда вас засняли около стадиона, где вы фанату грубо посоветовали в ворота встать. Не жалели?
— Нет. Если на поле выходит вся команда, почему я должен слушать грязь? Если хочешь, приезжай на базу, поговори, выскажи точку зрения. Получилось как обычно ― когда всё спокойно, камера выключена. Как что начинается — сразу включается. Сейчас я перестал вообще думать о хейте, не читаю спортивные издания. Когда в регионы приезжаешь играть — тоже такого про себя наслушаешься. Или я люблю вспоминать матч в Порту — гениальный город. Мы там играли году в 2004-м, один чудак с фанатской трибуны «Порту» каким меня только матом не покрывал. Я просто охренел. Причём он сначала орал что-то «Игорь, Игорь!» — а потом понеслось.
— Ну в РПЛ сейчас такого стало меньше благодаря Fan ID. Вам грустно, что нет фанатов?
— Естественно, хочется, чтобы были полные трибуны, чтобы они пели. Но что сделать? Футболисты не принимают законы. Обидно, что ЦСКА только начал собирать по 25 тысяч человек, а сейчас 6 тысяч ходят. К сожалению, сегодня я не могу на это повлиять.
«Никогда не смогу простить предательство. Но чаще в моей жизни люди просто отваливаются»
— Вы подвержены рефлексии, самоанализу?
— Раньше этого было много. Сейчас неудачные матчи быстро забываю. Мне уже 38 лет, надо спокойно приезжать в семью без всяких анализов. Раньше я мог ни с кем не разговаривать, корить себя за любую мелочь. Но сейчас пришло понимание, что футбол — это всё-таки игра. Перегореть очень легко, вернуться обратно тяжко. У нас, кстати, Матвей Лукин всегда очень переживает из-за ошибок. Я ему говорю: «Матвей, ну ты успокойся, что ты так переживаешь? Ощущение, будто ты в “Реале” играл, а сейчас пришёл в ЦСКА и начал ошибаться».
— А в жизненных моментах тоже рефлексии стало меньше?
— В жизни стал рациональнее. Раньше только начал играть, начал побеждать, зарабатывать, мне сразу захотелось машину купить. Хотя, так подумать, нафиг она мне тогда была нужна? Сейчас вот таких импульсивных моментов стало меньше.
— А вы чувствуете, что стареете?
— Только из-за каких-то болячек, но есть процедуры. А в душе я 15-летний мальчик.
— Вы сентиментальный?
— Да.
— Что вас может растрогать?
— Всё что угодно. Понятно, что рождение сына, чемпионства — это очень эмоциональные моменты. Но я могу сопереживать любому человеку, особенно когда смотрю фильм про какую-то личность, могу растрогаться.
— Что вас делает счастливым? Помимо семьи и футбола.
— Для меня счастье очень простое: возможность лицезреть всё своими глазами — от солнца до дождя. Не хочется этого терять. Надо быть дружелюбным, преданным и справедливым. Могу уверенно сказать, что я счастливый человек.
— Вы сказали, что не хочется этого терять. Вам было хоть раз страшно за жизнь?
— Ну один раз, когда мы в Испании летали на парашюте, который к катеру привязан. У меня стропы запутались, мог упасть, удариться об воду. Наверное, разбился бы, хрен его знает. Высота приличная была. А так, конечно, когда летали с ЦСКА на Як-42. Мы там в такие тучи попадали, жуть. Весь самолёт лежал, орал, молился.
— А когда файер в вас кинули в Черногории?
— Тогда страшно не было. Я даже не понял, что это файер. Вот в Дании было страшно, когда мы с молодёжкой играли. Это тот матч, когда нас всех поудаляли, мы тогда проиграли. В меня с трибуны бильярдным шаром кинули. Он пролетел в нескольких сантиметрах от головы. Если бы попало — думаю, что это было бы всё.
— Чего вы никогда не сможете простить?
— Предательство. Но у меня чаще бывает, что люди просто отваливаются. Ну и хорошо, что они отвалились.
— Вы говорили, что после завершения карьеры хотите путешествовать.
— Да, по России. Хочу проехать по Золотому кольцу, храмы посетить. Ещё точно поеду на Алтай, там сейчас всё круто развивается. И на Дальний Восток хочу — рыбалка, гейзеры.
— Как у сына складывается с футболом?
— Ему нравится. Но у меня нет цели из него суперфутболиста сделать. Главное, чтобы хорошим человеком вырос.
— На какой позиции играет?
— Он левша, его латералем ставят, но там тактики нет, сами понимаете. Ему раньше нравилось в воротах, у него перчатки были. Но я ему сказал: «Сынок, тебе этого не надо».
— Что скажете ему, если он придёт к вам и скажет, что болеет за «Спартак»?
— А это невозможно. Он уже фанат ЦСКА.
— Какой должна быть ваша жизнь через пять лет, чтобы вы были ей довольны?
— А я не загадываю. Неинтересно жить, когда ты смотришь в будущее. Зачем водить себя за нос? Так нить теряется. У меня только завтрашний день есть. Если задумываться, кайфа не получишь. Это как поход в баню. Думаешь: «Блин, поскорее бы в баню». Собираешься, в итоге баня пролетает за секунду, а потом уже три дня прошло с момента похода. Сегодняшним днём надо жить.
Блиц
— Кто закончит раньше: Акинфеев или Набабкин?
— Хочется, чтобы Набабкин. Прости меня, Анатольевич.
— Лучший футболист в истории России?
— Аршавин.
— Любимый фильм?
— «Покровские ворота».
— Что вас больше всего раздражает?
— Когда навязывают своё мнение.
— Если не футбол, то…
— Футбол.
Символическая сборная ЦСКА
Без Рахимича мы здесь никуда не уйдём. Наш главный костолом. В пару к нему ― Вернблум. Всегда мечтал, чтобы они в паре сыграли. Тогда ни один удар бы по моим воротам не нанесли.
Андрей Панков
