Президент Федерации лыжных гонок России, член жюри XXI Международного фестиваля спортивного кино Елена Вяльбе в интервью ТАСС рассказала, почему не приемлет участия в международных соревнованиях под нейтральным статусом, о роли государства в спорте и о патриотическом воспитании молодежи.
— Елена Валерьевна, думаю, сейчас уже многие успели посмотреть фильм «Белый снег». Мне кажется, что вы впервые так откровенно, честно открыли подробности своей жизни людям. В этом фильме действительно все правда?
— Да. Как-то не пришлось режиссеру додумывать, да и я не давала большого размаха художественный мысли.
— Там есть эпизод, в котором вы привозите домой елку. Странно как-то.
— Да, это действительно было. Просто в Магадане елки не растут, у нас есть такой куст — стланик, чем-то похож на сосну. Эти кусты в какой-то момент начинают выстилаться по земле. Как лег — значит, завтра-послезавтра выпадет снег.
— Как раз в эпизоде с этой елкой есть момент, когда дедушка начинает двигать мебель, чтобы ее установить. Неудачно двигает ее, и стена вываливается в открытую степь. Тоже правда?
— Да, было и такое. Двигали с мамой трельяж, и стена упала. Правда, в тот момент бабушка с дедушкой с нами не жили. Вот чего совсем не было в жизни из фильма, так это эпизода с полетом на вертолете на чемпионате мира, это уже и правда художественный вымысел. Фильм все-таки художественный, поэтому какие-то нюансы менялись. И еще одно несовпадение — ребенка я рожала, конечно, не в Магадане, а в Таллине. Но это мелочи.
— В Магадане часто бываете?
— Если я туда два раза в год не приеду, мне дышать нечем. Я люблю свою малую родину так, что некоторые меня сумасшедшей называют. Мой родной дом, к сожалению, уже снесли — сейчас там стоят большие. Я хорошо помню, как у нас в деревне чайник на печке грелся, как спали мы с мамой вдвоем на электроодеяле — оно в розетку включалось, и таким же накрывались.
Мы приносили тараканов домой от людей, к которым ходили мыться по пятницам. Как мы ни пытались их разводить, они не приживались — по утрам лежали на печке дохлые от холода. Помню, как туда-обратно летом и зимой то на тележках, то на санках воду по полтора километра таскали для повседневных нужд, как дрова кололи. Конечно, мы были счастливы, когда нам дали квартиру.
— В фильме важное место отведено любви. А какое место она в вашей жизни занимала?
— Когда человек влюбляется, у него появляются какие-то дополнительные силы. Когда ты понимаешь, что ты любим, ты окрылен, это помогает.
— А когда любовь безответна?
— Тогда ты страдаешь. Но сам факт, что человек обладает этим даром — любовью, — это уже суперкосмос. Есть в этом мире люди, которые даже не познали, что это такое — настоящая любовь. Это ведь чувство, которое растет и меняется, оно с годами перерастает в уважение, в преданность, во что-то еще большее. Мне повезло, у меня никогда не было безответной любви.
— В фильме вас сыграла ваша внучка, вы очень похожи.
— Нужен был ребенок, который будет похож на меня в детстве. Младшая дочь — в папу, а вот Ангелина действительно очень на меня похожа. Она, как и все, пришла на кастинг, и ее сразу же одобрили. Только не потому, что она моя внучка, а потому, что реально понравилась и режиссеру, и продюсеру, и директору кастинга. Она совсем не из этой сферы, поэтому ходила и обучалась театральному искусству.
Реально горжусь ей, потому что выложилась она на все сто процентов. Но особенно радует, что потом она пошла в лыжную секцию и до сих пор там занимается, и с большим желанием, а это важно. В таком возрасте победителем быть — не главное, это иллюзии родителей. В спорте нужно терпение, чтобы спортсмен родился как спортсмен. Это очень тяжелый многолетний труд.
— Там знают, чья Ангелина внучка?
— Мы старались это не афишировать, но такое скрыть трудно. Но мои дети никогда не вставали за наши спины. Хотя да, фамилию Вяльбе нести тяжело — нужно быть достойными.
— В семье вы самый строгий человек?
— Думаю, да, я авторитарна. Только супруг мой характер смог обуздать. Не то что я его боюсь, просто к нему я прислушиваюсь больше, чем к кому-либо еще. У меня большая семья, и все свое лыжное сообщество я тоже считаю семьей. И семья эта должна быть дружной.
Но что касается самых близких, родственников, то у них, как и в семье любого спортсмена, общения со мной немного. И когда я еще бегала на лыжах, очень надеялась, что мой сын меня поймет. Сейчас моя работа — это не в 9 утра уйти в 6 вечера вернуться, в месяц я бываю свободна четыре-пять дней от силы. И сейчас я также надеюсь, что моя младшая — Варвара — меня тоже поймет и простит. Мне кажется, что у всех похожих на меня людей — так же.
Я кайфую от своей работы, и пусть не все получается — мы же не боги. Я люблю свою команду, тренеров, спортсменов. Но да, это в ущерб семье. Но она знает — я всегда рядом, я всегда найду время для встреч, для разговоров по душам. Мы всегда поговорим, посидим, поплачемся.
— Думаю, немало зрителей зацепил момент, когда вам, еще маленькой лыжнице, тренер посоветовал в трудные минуты прокричаться в лесу.
— Да я раньше все время в лесу орала. Тренер как-то увидел, как я рыдала, переживала на глазах у соперниц, и сказал мне: «Лен, ну ты чего, зачем даешь им повод думать, что ты слабее, чем они, что с тобой что-то не так? Иди, вон, в лес поори!» И я реально это часто делала. Еду, слезы текут, потом поорала, и реально легче становится. Это было так, вскользь тренером сказано, но оказалось действенно. Это работает.
— О ком бы вам было интересно увидеть фильмы еще?
— Об Александре Ивановиче Тихонове, в его биографии, мне кажется, много интересного было. О Юре Борзаковском. Я уж не буду говорить о лыжниках, там можно целую эпопею создать. И Анфиса Резцова — человек, достойный того, чтобы о ней сняли фильм, ведь это уникальный случай, когда спортсмен становится олимпийским чемпионом в разных видах спорта. Посмотрела бы фильм про Сашу Попова, про Александра Карелина, про пару Пахомова — Горшков. У нас куча боксеров, и мне приятно, что у нас есть классные ребята из Магадана. Можно было бы про целые команды фильмы снимать. И надо, чтобы эти фильмы тиражировались на центральном телевидении.
У нас же все показывают, когда люди либо уже спят, либо еще спят. Да, можно в интернете все это посмотреть, но это совсем другая история.
— Как вы относитесь к вымыслу, историческим нестыковкам в картинах о реальных людях?
— Спортивное кино — это про эмоции, отношения. Для меня, например, «Легенда № 17» — это и про команду, и про отдельно взятого человека. Или «Движение вверх» — это не про три победные секунды, а про отношения спортсмена и тренера. Это про доверие. Фильмы снимают для того, чтобы тебя зацепило. И каждый раз я смотрю их и плачу, это нормально.
Были советские фильмы про спорт. Я не хочу обидеть то время, но у них не было такого драйва, как у нынешних картин. Может, свою роль сыграла и определенная мода на спортивные фильмы, но это сейчас востребовано. И хотелось бы, чтобы было востребовано и среди наших детей. Именно поэтому мне было непонятно, зачем в фильме про Эдуарда Стрельцова (картина «Стрельцов» — прим. ТАСС) было столько показано, как он пил-гулял. Ну зачем? Величайший ведь человек.
Пришло время, когда особенно важно до детей доносить реальные ценности, дать им понять величие тех людей. Вопрос про патриотическое воспитание молодежи — важнейший.
У меня был пример моего дедушки, который мог обидеться на целый свет — он был репрессирован, потом реабилитирован, но ни разу злого слова про Родину он не сказал. Даже вида не подал, что на Сталина был обижен. Мы так жили — мы любили свою Родину. Почему бы сейчас хотя бы не раз в четверть, а каждую неделю приглашать в класс кого-то важного, будь то ветеран, военный, спортсмен или еще кто? Так куда проще ребенку этот патриотизм воспринять и понять.
— А вы в школы ходите?
— Да, периодически прихожу. И не только в ту, где учится мой ребенок. Хожу с медалями и рассказываю, как спортсмен гордится, когда в его честь играет гимн. Хорошо помню один момент — в Италии были соревнования, награждение проходило в большом спортивном зале, наш российский флаг под купол поднимался. И в какой-то момент этот флаг обрывается. Гимн еще играет. Первая мысль в голове — «я вас заставлю его еще раз поднять».
Меня никто не учил любить Родину, никто не учил меня относиться к этим символам как к чему-то драгоценному, но я всегда знала — это моя Родина, которую я защищаю на спортивном поприще. Меня сделала эта Родина, она мной гордится, за меня люди болеют. Меня она полностью сделала — я человек с улицы, обычный ребенок. Есть моменты, которые не нужно регламентировать — это само собой разумеющееся.
Сейчас редкий случай, когда дети собираются у памятников к 9 Мая. В течение многих лет мы ходим к памятнику погибшим солдатам в деревне, в которой живем, — убираемся там немного, возлагаем цветы. У нас вся деревня это делает, мне это очень приятно. Мы фотографируемся, слушаем музыку, мой ребенок приходит — она читает стихи людям, посвященные 9 Мая, мы учим их. И она понимает, в честь кого это делается, кому этот памятник, и все мои дети понимают. И мне кажется, что это и есть любовь к Родине. Это и есть воспитание детей, которые знают свою историю. И не нужно никаких регламентов, когда об этом речь идет.
— Яркий пример того, как вы не любите регламенты, — это тот знаменитый момент, когда вы в 1997 году на чемпионате мира в Тронхейме вышли извиняться за допинг Любови Егоровой.
— До сих пор многие меня за это и не любят. Я считаю, что, если ты совершил какой-то неправильный поступок, надо найти в себе силы извиниться. И в этом нет ничего зазорного. Но если ты невиновен, то ты должен отстоять свою невиновность достойно. В фильме, кстати, я говорила много, но это не так. Во-первых, у меня был сильный стресс тогда, во-вторых, без переводчика. Мой немецкий не настолько хорош.
— В свете того, что происходит сегодня в международном спорте, у вас остались друзья за рубежом из мира лыжных гонок?
— Молодежь, которая там сейчас бегает, нет. А мое поколение, с кем мы бегали, поддерживают. На удивление, стали со словами поддержки писать даже те люди, с которыми мы сто лет не общались.
Я не могу винить молодых спортсменов. Давайте попробуем абстрагироваться от ситуации, от того, в какой стране живем. Представьте, что пришла я к своим ребятам и сказала, топнув ногой: «Ребята, мы должны быть солидарны с Евросоюзом, с Америкой, и так далее, и смотрите мне. Иначе а-та-та». Есть им русские, нет — их не касается. Руководство дало команду.
А взрослые люди самостоятельны, многие из них, пройдя определенный жизненный путь, понимают: не все, что ты видишь или читаешь, правда. Плюс люди моего поколения знают историю, а нынешнему поколению историю подают иначе. Во многих странах история переписана по несколько раз. В том числе история Второй мировой войны и кто ее выиграл. Если детям это в школе рассказывают, почему они не должны верить?
Мне было и смешно, и противно, и непонятно, когда премьер Эстонии Кая Каллас сказала, что «их учебники были переписаны после независимости». Мне было и стыдно за нее, неловко. Просто шок. Какие тогда претензии могут быть к молодежи 20−25 лет?
— Когда вас не переизбрали в Международной федерации лыжного спорта и сноуборда (FIS), кто-то из ваших коллег вас поддержал?
— Кто-то написал: «Ленка, держитесь», кто-то: «Наши — кретины». А кто-то: «Путин — единственный и неповторимый». Итальянцы чаще всех, кстати. Простые люди, не из политики, его очень уважают.
Обстоятельства так сложились. Ну и что, они будут писать против ветра? Ради чего? И это сказки, когда кто-то говорит: «Русские не приезжают, нам не с кем соревноваться, нам там без них хреново». Не приедут — и слава богу, потому что они забирают наши медали, зарабатывают наши деньги. Давайте правде в глаза смотреть. Откуда радость в глазах будет, когда соперников становится больше.
— А как же спорт? А как же честная конкуренция и все такое?
— Да, наверное, такое есть, когда ты реально понимаешь, что обыграл самого крутого, когда есть противостояние Сергея Устюгова против всей армии норвежцев, потом Александра Большунова. Это интересно, зрелищно, круто. Но в целом — не приехали русские, и хорошо.
— Учитывая, что у FIS лыжи не на первом месте стоят, совсем плачевная картина.
— Не первый год это происходит. Там есть горные лыжи и немного прыжки на лыжах с трамплина — остальное по остаточному принципу. Нам еще грех жаловаться, а как выживают фристайл со сноубордом, я вообще не знаю.
— Как вы относитесь к идее создания независимых спортивных организаций?
— Ситуация непростая. Давайте подумаем, кто придет к нам в эти организации?
— Может, Китай?
— Нет. Китай нормально себя чувствует в МОК, в международных федерациях. И второе — мы что, выходим из организаций, где мы находимся? А потом что делать? Возвращаться обратно? Или же надо предложить такой продукт, от которого весь мир не откажется. Я не люблю, когда все делается с кондачка. Давайте мы реально подумаем, чего мы хотим в будущем.
Либо мы сейчас достойно проводим свои внутренние соревнования. Альтернативные организации запрещены во многих международных федерациях. Мы можем сделать все что угодно, нужно продумать, что нам нужно в итоге. Я очень хочу, чтобы МОК сел и еще раз хорошо прочитал свой устав, свою хартию и подумали — они реально та организация, которую изначально с Пьером де Кубертеном люди организовывали. Они сейчас живут в других реалиях.
МОК прежде всего создавался для спортсменов. Что сейчас МОК для них делает? Выбирает страну, где Игры проводятся? Да, великое, величайшее звание в спорте — олимпийский чемпион. Но на этом все и кончается.
Не надо спешки, нужно все хорошо обдумать. Но если ничего не мешает странам БРИКС вместе соревноваться, почему нет?
— Призовые там солидные обещали.
— Но я бы хотела, чтобы каждый из наших спортсменов все-таки понимал, что деньги — это второстепенно. Звание должно быть гораздо выше. Я бегала в советское время — у нас в стране можно было выполнить звание мастера спорта международного класса даже на «Празднике Севера». Для спортсменов это высокое звание. Звание заслуженного мастера спорта — это уже первое место на чемпионате мира и первое-третье место на Олимпийских играх. К пенсии мы ничего от этих званий не имеем, это внутренняя история. Пенсия у нас только президентская. А к старости пенсия и олимпийская пенсия — уже неплохо жить можно. Но я пока не пенсионерка, мне об этом рано.
Я ведь не просто так говорю о роли государства. Многие ведь думают: олимпийские чемпионы все имеют за рубежом. Ничего. У нас к этим людям относятся совершенно по-другому. Когда к нам приехал Вик Уайлд, он в шоке был после Олимпийских игр. Сначала он в шоке был, что его кормят и поят, он только тренируется, а когда еще и медали выиграли…
Мы должны их поддерживать, но мы должны давать им понять, что материальная часть — не самое важное, не самое главное.
— Чем сейчас живет наша команда?
— Грех жаловаться, кушаем и живем за счет государства. Когда меня спрашивают, почему бы не перейти на такую же клубную систему, как в той же Норвегии, отвечаю: «Не-не-не, ребят, у них там все хорошо, но самый лучший спонсор спорта — это государство». Самый надежный. А спонсор может сегодня прийти, а завтра у него самого не все хорошо. И предъявить я ему ничего не могу. И удержать не могу. Я очень сильно хочу, чтобы мы хотя бы чуть-чуть вернулись в СССР в плане детского спорта.
— Вы пару раз обращались к президенту во время прямых линий. А что бы попросили у золотой рыбки?
— Наверное, первое, и я говорю это совершенно искренне, чтобы эта золотая рыбка дала президенту как можно больше здоровья. Я безумно люблю нашего президента, он последний из могикан. Если не он — людей на земле не останется. А что касается меркантильных вопросов, то я была бы счастлива, если бы у нас в среднегорье все-таки появился свой центр зимних видов спорта. У нас есть географические места, где мы можем себе это позволить.
А еще, наверное, попросила бы, чтобы вновь обратились к прежней структуре детского спорта. Раньше родители даже не думали о том, что нужно в детской школе за что-то платить — за билеты, за экипировку. Да, если ты хочешь чего-то лучшего, ты можешь купить. Я помню, как просила у мамы лыжи за 500 рублей. Но остальные-то катались на обычных бесплатных.
— А еще не обращались?
— Нет. Я вообще хочу сказать, что у меня иногда вызывает недоумение вопросы прямой линии. Условно, когда его просят наладить колодец у какой-то бабушки, разве это к нему вопрос? Этим конкретные люди должны заниматься, не президент, и даже не губернаторы, а главы муниципальных районов.
— Вы одна из немногих руководителей федераций, кто заявил, что под нейтральным флагом не поедем никуда.
— Я не призываю к этому, у каждого свое мнение.
— Спортсмены задают вам вопросы об этом?
— Нет. Я надеюсь и верю, что они прекрасно понимают, почему у нас сегодня такая позиция. Мы две Олимпиады прошли без флага и гимна. Я все-таки считаю, что предыдущие Игры — это тоже не флаг и не гимн. Но, безусловно, спасибо и за эту «косточку», которую нам кинули, — мы были не совсем обезличены, так или иначе флаг Олимпийского комитета России присутствовал.
Когда мы в Корею поехали без флага и гимна, ко мне пришли ребята — двое, фамилии их называть не буду. На собрании я сказала: ребята, так и так, мы будем выступать без флага и гимна. Моя вам рекомендация — мы поедем, мы должны с этим согласиться, но выступить должны там с честью и достоинством. Это самое главное. Эти двое пришли и говорят: Елена Валерьевна, запретите нам. Я объясняю им: ребята, это может быть ваша последняя Олимпиада. Но тогда другая история была. Хотя, скажи на тот момент главные руководители: не едем, я нашла бы для них слова. А сейчас мне все это совесть не позволит им сказать.
Если сейчас наша страна не будет единой, всем нам грош цена. Я знаю по себе, как короток спортивный век. Я с 9 до 30 лет была в спорте. Но чем отличается тот человек, который очень хорошо учился в школе, хорошо окончил институт, поступил на престижную работу, но с началом СВО пошел защищать Родину? Есть в этом какая-то несправедливость по отношению к людям, которые сейчас защищают нас и наш суверенитет. Мы столько сегодня говорили о детях, о том, как их воспитывать, о патриотизме. И если мы сегодня им все это не объясним, они ничего понимать дальше не будут.
Это очень горько, что мы не едем на международные старты. Скажут: вот флаг, вот гимн, вы русские, тогда мы едем. А сейчас… Это не горе. Горе — когда матери без сыновей остаются. Я не готова в это время разменяться на белую тряпку. Уверена, ребята не спрашивают именно потому, что знают мой ответ. Ни одного из моих ребят не мобилизовали — все они занимаются своим любимым делом.
Да, это тяжелый труд, каждый из них хочет стать олимпийским чемпионом, но в жизни бывают ситуации, которые надо принять достойно. Если ты не со страной, если спорт важнее, уезжай, выступай за другую страну. Я ни одному члену своей сборной сделать этого не позволю. Поэтому я даже не участвую в обсуждениях вопроса компенсаций спортсменами, сменившими гражданство. В конкретный данный момент мне моя совесть никогда не позволит согласиться с белым флагом. Нет, и все.
Я на собрании спортсменам говорю: если мы будем дальше жить в этой стране, мы должны быть горды не только тем, что мы спортсмены. Мы людям без стыда в глаза смотреть должны, понимая, что мы единое целое.
— Условно — мы все-таки поедем на Олимпиаду-2026.
— Обожаю Италию, мы с ними очень похожи. И все равно я оптимист. Думаю, что, может, все-таки поедем на Игры. Нет — значит, поедем в 2030-м.
— Так вот, если все-таки поедем, Большунов, Наталья Терентьева (Непряева) дойдут до этих Игр?
— Безусловно, они еще так молоды.
— А сколько лет себе вы даете на посту президента ФЛГР?
— Я дожила до предпенсионного возраста. И я была за то, чтобы женщин лет в 70 только на пенсию отпускали. Как только человек выходит на пенсию, он сразу стареет. Я запланировала жить вечно, пока все идет нормально.
